Глава 13 «Академики».
Саня проснулся от крика. Он спал в каюте девятого отсека, сменившись с вахты. Поначалу Гурин не понял в чем дело и только прислушавшись, услышал спор двух матросов переходящий в перебранку. Саня спустился с верхней полки вниз, чтобы выяснить, в чем дело. Он распахнул раздвижную дверь каюты, но к спорщикам уже подоспел старшина отсека мичман Фомин.
- Что вы орете! Кругом люди спят! В чем дело?- осадил он моряков кипевших от злости. Саша выглянул из каюты.
- Ну, вот разбудили человека!- зашипел Фомин. — Что давно в трюме не были?
- Что случилось ребята? — поинтересовался Гурин.
- Я разберусь, Александр Николаевич!- пообещал Фомин. — А вы двое заткнитесь!
Ему в ответ покорно хоть и недовольно забурчали и на этом все закончилось. Саша вернулся на спальное место. Он слышал как Фомин «допрашивает» конфликтующие стороны и понял, что ссора разгорелась из-за ерунды. Григорьев перед выходом на боевую службу предупреждал его:
- В первую неделю Саня не хочется никого видеть. Кругом одни и те же физиономии. Споры распри и ругань возникают из-за мелочей. Это первая неделя. Она как аккумулятор заряжает зарядом неприятия друг к другу. Ты сам увидишь. Тяжело когда сто с лишним человек живут в одной закупоренной бочке.
Сейчас Гурин вспомнил эти слова. Он лежал на полке и видел что внизу проснулся один из матросов. Саня повернул голову. Турбинист Володя Климов, тяжело вздыхая, достал пачку сигарет. Он с вожделением посмотрел на нее словно на кусок сладкого торта. Гурин улыбнулся. Климов надорвал пачку, поднес к носу и сделал пару глубоких вдохов наслаждаясь запахом табака как ребенок леденцом.
- Вовка убери папиросы не трави душу!- попросил Климова мрачный голос. Сосед, спавший рядом, проснулся в явно плохом расположении духа.
Климов закряхтел, но выполнил пожелание товарища и заботливо спрятал пачку с сигаретами. Да сейчас не покуришь! Попробуй зажечь спичку и запах от нее моментально достигнет всех уголков отсека. Не хватало для полного счастья только возгорания! А еще хуже пожара. Твоя первая боевая служба станет последней благодаря пагубной привычке и не только твоя. Поэтому Климов тяжело вздохнув, улегся на место. До заступления на вахту еще осталось время и лучше конечно поспать. Колоколо-ревунная сигнализация в отсеке поднимет любого кроме мертвого в случае тревоги или аварии чего, разумеется, не хочет никто. Гурину хотелось сильно курить первые сутки. Он подавил в себе это желание, и оно возникло спустя неделю. Саша вновь подавил его, но случилась новая неприятность. Вспыхнул геморрой чего раньше никогда не случалось и походка Гурина явно показывала это.
- Ерунда Санек! — успокаивал его Лемешев. — Бывает и хуже. У меня раз все зубы так ломило хоть волком вой. Знаешь как у плохого солдата?
- Как?
- Перед боем всегда понос вот как!- со смехом закончил Лемешев и удалился. Саня же кряхча, и матерно ругаясь про себя перебирался из отсека в отсек как толстый полковник бронетанковых войск с огромным животом, впервые увидевший переборочный люк.
Тем более такая напряжёнка не первые сутки, а с момента погружения. Весь экипаж на боевых постах неделями. В отсеках моряки в полудрёмном трансе, они могут спать на двух клапанах, как йоги, головой на одном, а ногами на втором. Командиры отсеков постоянно на палубе около «КАШТАНа». У них на автомате приготовлен ответ Центральному Посту. Главное не пропустить, на какую глубину всплывает подлодка или погружается. Услышав в «КАШТАНе», «- Есть, девятый!», сразу, восьмой осмотрен, замечаний нет, глубина столько-то метров, как будто в восьмом отсеке есть глубиномер.
Гурин, наконец, добрался до пульта и облегченно вздохнув сел на стул. Рядом с ним на вахте находился Григорьев и Виталий Нестеров. Последнему пока не встретилась спутница жизни, и Виталий все делал сам. Нестеров привык жить один и сам себе готовил, стирал и убирал комнату, где жил. Сейчас сидя за пультом, он занимался вязанием на спицах. Кроме такого можно сказать хобби он увлекался рыбалкой и горными лыжами. Григорьев никогда не подтрунивал над ним, зная что Виталий опытный специалист.
Раздался сигнал боевой тревоги. Но, ни Виталий, ни Григорьев и ухом не повели. Послышались шаги, и на пульт ввалился Лемешев. Увидев Нестерова с его вязанием, Виктор Павлович на мгновенье остолбенел.
